«Наука оказалась устойчивой системой» — «наука»
Что происходит с русским наукой спустя три года по окончании реформы Академии наук
Академик Валерий Рубаков был одной из самых броских фигур протестного перемещения ученых, появившегося на фоне реформы русском Академии наук, предпринятой в середине 2013 года. Три года назад многие ученые были уверены, что новая совокупность управления русском наукой, предполагавшая лишение РАН части полномочий и создание нового бюрократического органа, Федерального агентства научных организаций (ФАНО), приведет к трагедии. Но за прошедшее время ученым было нужно обучиться жить по новым правилам.
Валерий Рубаков поведал Радио Свобода о собственном сотрудничестве с ФАНО, нынешних проблемах русских ученых, возвращении в башню из слоновой кости и новом Сахарове.
— Прямо перед майскими праздниками показалось сообщение, что вы возглавили некоторый орган с громоздким заглавием — Ведомственную рабочую группу по оценке результативности деятельности научных организаций ФАНО России. Многие восприняли это как предлог для оптимизма: представитель научной общественности, прекрасно осознающий, как наука устроена изнутри, взял определенные административные полномочия. Поведайте, что эта за рабочая группа и что вы сможете сделать, являясь ее главой?
— Формальная сторона дела такая. Имеется распоряжение правительства, которое обязывает совершить оценку всех научных организаций в стране. Причём в том месте имеется межведомственная рабочая группа по оценке при Министерства образования, и в каждом ведомстве создаются собственные комиссии по оценке, и дальше как-то это будет все сводиться воедино.
Наряду с этим, как я осознаю эту логику, Академия наук также проводит собственную оценку и отправляет собственные заключения в ведомства, и вот ведомственные комиссии должны учитывать это вывод Академии наук при внутриведомственной оценке. Вся эта совокупность до тех пор пока ещё не получила, тяжело заявить, что будет реально происходить, но в общем мысль вот такая, что имеется оценка со стороны Академии наук, и она впитывается ведомственной, а позже межведомственной рабочей группой уже различных ведомств.
Ну вот это формальная сторона дела. А по существу обращение в далеком прошлом идет о том, дабы совершить опись и это, в общем, нужное дело. на данный момент затеваются и происходят всевозможные реструкуризации, слияния, поглощения, и они довольно часто делаются вслепую, в ситуации, в то время, когда неясно, кто чего в конечном итоге стоит.
Исходя из этого нужна вразумительная оценка, надеюсь, для хороших сильных университетов она будет некой охранной грамотой.
— Мы с вами разговаривали годом ранее, и тогда вы говорили, что крайне важно поддерживать не только сильных ученых и научные группы, но и среду. И что у государственныхы служащих имеется тенденция к тому, дабы покинуть лишь звезд, а другое закрыть, и это страшно.
За образование и науку
08.05.2016Наука – не только звезды
08.05.2016Нам нужна новая эра Просвещения
08.05.2016Русский наука на развилке
08.05.2016— Да, такая тенденция длится, однако до тех пор пока она не вылилась в какие-то совсем разрушительные действия. Но для тревоги предлог остается. Вот, к примеру, на совещании Совета по образованию и науке при Президенте Российской Федерации в январе звучала цифра, что у нас имеется всего 150 сильных университетов, каковые и создают львиную долю научной продукции.
Откуда эти 150 университетов взялись, из-за чего 150? По-видимому, источником помогает сделанная кем-то в том месте оценка. Вероятнее, сделанная по наукометрическим показателям, что, по большому счету говоря, не дает полной картины.
Именно одной из собственных задач как начальника данной комиссии я вижу не дать наукометрическим показателям захлестнуть существо дела. По причине того, что ясно, что университеты все различные, и одним аршином померить всех нереально.
Кроме того внутри, как на данный момент говорят, референтной группы университетов, блока университетов, похожих чем-то друг на друга, это нереально сделать. У нас, к примеру, экспериментальный университет, исходя из этого число публикаций на одного сотрудника значительно меньше, чем у какого-нибудь теоретического университета. Понятное дело, если вы дюжина лет готовите один опыт, на выходе у вас получается всего пара статей на всю громадную команду.
А не редкость напротив, имеется университеты, каковые участвуют в опытах ЦЕРНа, в том месте у некоторых сотрудников какое-то заоблачное количество публикаций. По причине того, что коллаборация производит много статей в год, и ее участник машинально делается соавтором всех этих публикаций. Имеется и другие формальные наукометрический показатели, к примеру, сколько денег вы получаете, сколько приобретаете финансирования на одного научного сотрудника.
О чем-то эти сведенья говорят, но снова: все университеты различные, кто-то больше приобретает, кто-то меньше, не вследствие того что одни хорошие, другие нехорошие, а по причине того, что структура различная и виды деятельности различные.
— И как же в действительности необходимо оценивать научные организации?
— Нужна экспертная оценка. Необходимы специалисты, люди, глубокоуважаемые в собственной среде, люди, каковые пользуются доверием ученых, люди с широким научным кругозором. Причем при ФАНО и отвлечённых университетов они должны быть в большинстве собственном из вторых ведомств — из университетов, к примеру.
Обязан сформироваться большой пул специалистов по областям науки, по областям деятельности.
Это задача ближайших месяца либо месяцев.
— Как такая экспертная оценка будет осуществляться на практике? К примеру, для вашего Университета ядерных изучений?
— Во-первых, имеется комплект числовых показателей — наукометрических, а также. Это как бы начальный взор на данный университет, по ним можно понять, что данный университет громадной либо мелкий, что он публикуется либо нет, имеется ли у него какие-то патенты, что он навскидку из себя воображает.
А дальше будет организована какая-то группа экспертов по этому конкретному университету, по его тематике либо тематикам, которая уже будет наблюдать на более качественные характеристики, чем и как университет занимается, какие конкретно у него взяты сильные результаты в последнии месяцы либо не взяты никакие. группа экспертов обязана предложить собственный вердикт, что в сравнении с другими университетами данной же референтной группы данный посильнее всех, либо не сильный всех, либо находится в середине, другими словами добротный, но не звездный.
По распоряжению правительства университеты относятся к трем категориям: это верховная, средняя и третья категория. Первые две — все прекрасно, с третьей категорией уже более подробно будут, по-видимому, разбираться. Подробнее сообщить пока не могу.
Дорогу осилит идущий.
— Я верно осознаю, что специалисты будут трудиться на публичных началах?
— До тех пор пока — да, я не слышал никаких бесед, дабы эта деятельность оплачивалась. Но всё-таки учёный в большинстве случаев не брезгует публичной нагрузкой для того чтобы рода. К примеру, в РФФИ (Российский фонд фундаментальных изучений. — РС) люди не за деньги экспертизой занимаются, а просто из эмоции долга, в случае если угодно.
Так же и тут, я думаю, будет происходить.
— Легко ли кроме того адекватным специалистам будет проранжировать научные группы и институты? Вот такая-то лаборатория в 2005 году сделала превосходный итог, но с того времени ничего нового не было, а такая-то лаборатория сделала за последний год 15 результатов, но не таких важных. Кого поставить в рейтинге выше?
— В каждом отдельном случае нужно будет разбираться. Тот факт, что с 2005 года не получено каких-то значимых результатов вероятно значит или, что эта лаборатория погибла, все разъехались либо состарились, быть может, что лаборатория готовит все эти долгие годы новый опыт. В конечном счете задача — не составить подробный рейтинг, а сделать неотёсанное разделение на сильных, средних и не сильный.
— Вы заявили, что таких ведомственных рабочих групп будет пара, помимо этого, над ними будет еще и межведомственная. Не окажется ли так, что вы сможете организовать адекватную оценку научных организаций, но решение будет принято вторыми людьми и по вторым, к примеру, только наукометрическим правилам?
— Не думаю, по причине того, что разумные люди везде имеется, не только в Академии Наук, но и в вузовской науке, и где угодно. Я пологаю, что таковой подход не возобладает и в Министерства образования также, полагаю, что они также будут опираться на экспертное вывод. И это всё будет стекаться в межведомственную рабочую группу, которая уже создана достаточно давно при Министерства образования.
В том месте весьма различные люди, но имеется и в полной мере разумные.
— Охранная грамота, о которой вы сообщили — попадание лишь в первую категорию?
— Ну, во вторую также, в действительности. Пологаю, что в том направлении именно и попадет большая часть университетов — крепких, но не весьма звёздных. В регионах собственная специфика, Университет физики в Махачкале, допустим, это достояние не только физики, но и по большому счету культуры.
И я собственную задачу вижу не только в том, дабы поддержать лучших, но и в том, дабы сохранить среду.
Нереально расти, нереально вырастать ничему новому и увлекательному, в случае если у вас нет земли.
— Но кому-то будет необходимо всё-таки прямо сказать: ваш университет нехорошей?
— Само собой разумеется, само собой разумеется. Ну а как? Правда имеется действительно, лгать-то никто не планирует.
Само собой разумеется, эта должность — расстрельная. Само собой разумеется, нужно будет выдерживать давление.
— Как я осознаю, оценка должна быть дана научным организациям в короткие сроки, уже до Января этого года. Успеете?
— Само собой разумеется, время весьма поджимает. И университетов полно, и семь раз отмерь — один раз отрежь, дело важное. Посмотрим.
Всё-таки полгода, пока кроме того больше — это большой срок.
— У вас так как, думается, нет кроме того еще четкой программы действий?
— Она формируется, скажем так. Это же все случилось, в общем, достаточно нежданно для меня. Рабочая группа первый раз планировала в последних числах Апреля и не нужно думать, что я за месяц до этого уже осознавал, что стану ее начальником.
Нет, все было как-то достаточно спонтанно. Позже сразу же начались праздничные дни. Так что тяжело ожидать, что имела возможность бы уже быть разработана осознанная программа.
Но она будет формироваться в ближайшее время.
— Опись научных организаций — один из самых больных вопросов третьего года по окончании реформы РАН, но, как я осознаю, далеко не единственным. Что происходит с финансированием науки?
— Да, это больной вопрос, весьма больной вопрос. Не обращая внимания на все заявления, что затраты на науку многократно повысились, отвлечённой науки это практически не коснулось, более того, на данный момент идет еще и снижение финансирования. К примеру, делается все тяжелее забрать человека на работу, кроме того на временную.
У нас по большому счету совокупность весьма архаичная. Необходимо создать позицию, подобную той, что на Западе именуется постдок.
Про кого-то возможно сообщить сходу, что это будущая звезда науки, но практически всем необходимо позволить себя показать, предоставив какую-то временную отвлечённую позицию. У нас таковой совокупности нет, и это не хорошо. Но кроме того гениального человека забрать хоть на какую-то работу на данный момент делается все сложнее — по причине того, что попросту нет денег. У кого-то, как у меня, возможно грант, на него возможно забрать к себе молодежь.
Но гранты имеется далеко не у всех.
И это лишь одна из иллюстраций. Я знаю, что дирекция отечественного университета на ушах стоит, дабы свести финиши с финишами. Я имею в виду коммунальные платежи, налоги, плата за почву — на данный момент они все идут вверх, а финансирование понижается.
Ну и, само собой разумеется, это очень сильно отражается на темпах развития.
Поставить кроме того не дорогой, а средний по цене опыт требует значительно больше времени, все это отражается на продуктивности.
— Но помой-му реформа академии, создание ФАНО, должно было повысить эффективность управления наукой. Ясно, что с денежной точки зрения ученые лучше жить не стали, но хоть в чем-то эта повышенная эффективность заметна?
— Я, само собой разумеется, не могу сообщить за всю науку, но по моему опыту — не особенно заметна. Какие-то вещи они сделали нужные, но это все-таки достаточно локальные вещи.
— Ну, к примеру?
— Ну, к примеру, на данный момент стало больше порядка с собственностью. К примеру, у отечественного университета большое количество сооружений и зданий, что-то в Москве, большое количество в Троицке, что-то и на Баксане на Северном Кавказе. И всё это было в подвешенном состоянии, другими словами права имущества были не оформлены, все жили как придется в этом отношении.
В этом отношении ФАНО взяло на себя достаточно громадную работу — и у нас и в других университетах.
Заметная часть собственности сейчас оформлена подобающим образом. Я не администратор, мне тяжело сообщить, как это полезно, но, возможно, из неспециализированных мыслей — полезно. Раньше в Москве было много университетов, каковые в 90-е годы утратили собственные строения, они стали принадлежать Москве, а университеты брали эти строения в аренду.
Ну и по сей день аренда взлетела, и это было, само собой разумеется, университетам не по карману. Какие-то суды победило ФАНО, передало строения университетам. Вот какие-то такие локальные вещи происходят, но это всё-таки не то дабы кардинально трудится на эффективность.
— В сущности, человек с бэкграундом хорошего красноярского финансиста делает то, что оптимальнее и может делать.
— Ну, в общем, да. Но по большому счету совокупность, нынешняя совокупность управления наукой, само собой разумеется, очевидно временная. У нас имеется одна голова, Академия наук, это люди прежде всего прекрасно осознающие в науке.
Имеется вторая голова — это ФАНО, где имеется грамотные люди и осознающие в второй области — в области финансов и юридической, в собственности.
И в то время, когда эти две головы существуют в один момент то, возможно, это неустойчивая обстановка, обстановка, в которой продолжительно прожить тяжело.
— Годом ранее я вам задавал вопрос, имеется ли уже какие-то жертвы реформы. Вы сообщили тогда, что жертв нет, но во многих местах обстановка близка к катастрофической. на данный момент жертвы показались?
— Обстановка сейчас в принципе весьма похожа на то, что было годом ранее, она не поменялась по существу, я бы сообщил. Не знаю, из-за чего, но она как словно бы заморозилась. Перемещений большое количество происходит, но они какие-то такие, ни на что особенно не воздействующие.
Это и имеется, я бы сообщил, свидетельство того, что совокупность управления не окончательная.
— Одновременно с этим алармистские настроения, что срочно в течение года по окончании реформы все ученые разъедутся, все университеты закроются, также были, в неспециализированном-то, напрасными?
— Возможно. Алармистские настроения были связаны с тем, что начальный толчок к данной реформе возможно было расценивать как рвение рубить с плеча. Ну, вот так уж совсем с плеча либо не получилось, либо все-таки разум побеждал.
Исходя из этого не все разъехались, прямо скажем.
— Как складываются отношения научной общественности с ФАНО? Изначально к новому агентству относились с громадным подозрением, на данный момент удается вести конструктивный диалог?
— Неприязни нет, само собой разумеется. Раз попали в такую обстановку, нужно в ней трудиться. Фактически, из-за чего я и дал согласие сотрудничать с данной рабочей группой по оценке, не смотря на то, что это нагрузочка будь здоров.
Не все разделяют мою точку зрения, но, на мой взор, это единственный метод нам, людям, которым не все безразлично, как-то вводить обстановку в более-менее обычное русло.
Нужно заявить, что и госслужащие в ФАНО, в неспециализированном-то, слушают то, что им ученые говорят. Они время от времени делают всё по-своему, но диалог существует. Я не весьма многих знаю в ФАНО, но те, с кем я сталкивался, в общем люди разумные.
У них опыта в науке нет, исходя из этого они время от времени достаточно не хорошо просчитывают вероятные последствия.
Но слушают.
— В случае если резюмировать, получается, что наука, в общем, существует в некоем статус-кво, не обращая внимания на серьёзную реформу.
— Наука была достаточно устойчивой совокупностью. По большому счету совокупность научных университетов и по большому счету наука была достаточно устойчивой по отношению к всевозможным ломкам через колено.
— Со стороны расстраивает вот что: реформа РАН была предлогом для ученых выйти из башни из слоновой кости, начать выступать, деятельно проявлять гражданскую позицию, причем не только по вопросам научной бюрократии. Сейчас все улеглось, а ученые снова удалились в собственную башню.
— Это же в природе ученых. Заниматься какой-то гражданской активностью — это перпендикулярно тому, что ученые обожают и желают делать. Вот вы ко мне сейчас пришли как к главе данной самой комиссии. А я так как вообще-то совсем бы не желал этим заниматься.
Мне значительно занимательнее статьи просматривать и интегралы вычислять.
Так что спад активности — естественное дело. А потребовать, дабы мы себя проявляли шире, говорили, куда стране двигаться — это, возможно, не по адресу. Пироги печет пирожник.
— Математик Анатолий Вершик, деятельно принимавший участие в выступлениях против реформы РАН, сказал три года назад, что России нужен новый академик Сахаров, и что он может опять выйти из научной среды.
— Сахаров — это сингулярная точка, которая может вырасти где угодно. Он был ученым, но мог быть и из второй среды. У Сахарова весьма необычная будущее, пологаю, что если она и повторится, так как-то совсем по-второму.
Подписывайтесь на отечественный канал в Telegram!
Каждый день вечером вам будет приходить подборка самых броских и увлекательных переводов ИноСМИ за сутки.
Отыщите в контактах@inosmichannelи добавьте его к себе в контакты либо
перейдите, предварительно пройдя регистрацию, перейдите на страницу канала.
